VIII. Грядущая эволюция мозга [1986 Саган К. - Драконы Эдема. Рассуждения об эволюции человеческого мозга]

Альфред Норт Уайтхед. Приключения в мире идей

Человеческий мозг находится словно в состоянии непрочного перемирия, прерываемого случайными схватками, а порой и настоящими сражениями. Само по себе существование отдельных частей мозга с предписанным каждой из них типом поведения еще не является поводом к фатализму или отчаянию: мы вполне способны устанавливать относительную важность каждой из этих частей. Анатомия не определяет все, но ею нельзя и пренебрегать. Во всяком случае некоторые из умственных расстройств могут быть поняты в плане конфликта между отдельными объединениями нейронов. Взаимное подавление этих частей мозга происходит по многим направлениям. Мы уже говорили о том, как лимбическая система и новые области коры головного мозга подавляют Р-комплекс, но под влиянием жизни в обществе может случиться также, что Р-комплекс станет угнетать новые области коры, а одно полушарие главенствовать над другим.

Человеческое общество в целом не склонно к новшествам. Оно придерживается раз навсегда установленных иерархии и порядков. Любые предлагаемые изменения встречаются с подозрением: они подразумевают нежелательные изменения в традициях и системе подчинения, замену одного набора ритуалов другим или, быть может, появление менее структурированного общества, в котором ритуальная сторона играет существенно меньшую роль. И все-таки бывают времена, когда общественное устройство должно меняться. Авраам Линкольн выразил эту истину следующими словами: "Принципы неторопливого прошлого перестают соответствовать бурному настоящему". Основное препятствие на пути попыток переустройства американского общества состоит именно в сопротивлении определенных групп, имеющих вполне понятные причины желать сохранения существующего положения. Значительное изменение может заставить тех, кто сейчас находится на вершине иерархической лестницы, спуститься на много ступеней вниз. Это представляется им нежелательным, и они оказывают сопротивление.

Конечно, некоторые изменения, и притом весьма значительные, явно происходят в западном обществе; очевидно, недостаточные, но все-таки большие, чем в обществах со старой, долгое время пребывавшей в застое культурой, - такие общества наиболее консервативны. В своей книге "Люди леса" Колин Турнбалл с горечью рассказывает о том, как заезжие антропологи предложили хромой девочке из племени пигмеев удивительное техническое новшество - костыли. Несмотря на то что тем самым были в значительной степени облегчены страдания маленькой девочки, взрослые, включая ее родителей, не проявили никакого особого интереса к этому новшеству^*. Есть немало других случаев нетерпимости к новому в обществах с устоявшимися традициями, множество разнообразных примеров тому может быть взято из жизни таких людей, как Леонардо, Галилей, Эразм Роттердамский, Чарлз Дарвин или Зигмунд Фрейд.

^* (В защиту пигмеев, быть может, мне следует заметить, что мой друг, проживший среди них некоторое время, рассказывал, как пигмеи готовят себя к выслеживанию зверей и охоте на них, что требует терпения и выдержки, недоступных для любого существа, развитого более, чем дракон Комодо. Чтобы суметь вынести подобное напряжение, пигмеи опьяняют себя марихуаной. Марихуана, говорил мой друг, это единственное растение, которое культивируют пигмеи. Было бы в высшей степени забавно, если бы вдруг выяснилось, что возделывание марихуаны исторически предшествовало земледелию вообще, а затем привело к созданию цивилизации. Опьяненного марихуаной пигмея, застывшего с поднятым над головой копьем для ловли рыбы, усердно копируют вдымину пьяные солдаты, которые каждый День благодарения терроризируют американские пригороды, шатаясь по прилегающим к ним рощам.

(Марихуана - не растение, а наркотик, добываемый из определенного вида растений. - Прим. переводчика.))

Приверженность к традициям в обществе, находящемся в статическом состоянии, в основе своей имеет приспособительный характер: те формы культурной жизни, которыми оно обладает, есть результат деятельности многих поколений, и они служат обществу вполне удовлетворительно. Как и мутации, любое случайное изменение способно лишь ухудшить существующее положение. Но, как и мутации, изменения необходимы, если нужно приспособиться к новым условиям окружающей среды. Конфликт между этими двумя тенденциями во многом характеризует политическую борьбу нашего века. В то время, когда быстро изменяются физические и социальные параметры внешней среды - как, например, в наше время, - приспособления к этим сдвигам и принятие их носят адаптивный характер. Однако в обществах, живущих в стабильных условиях, это не так. Образ жизни охотника-собирателя вполне устраивал человечество в течение большей части его истории, и, я думаю, это может служить безусловным свидетельством того, что мы в известной степени приспособлены эволюцией для такого образа жизни. И когда человечество отказывается от него, оно отказывается от своего детства. Занятие охотой и собирательством, равно как наша нынешняя высокоразвитая промышленная культура, - результат деятельности неокортекса. Сейчас мы необратимо вступили на второй путь. Но потребуется какое-то время, чтобы, его освоить.

Англия дала миру целый ряд чрезвычайно одаренных ученых и исследователей, каждый из них был специалистом одновременно во многих областях науки, поэтому их иногда называют энциклопедистами. К таким в последний период истории можно причислить Бертрана Рассела, А. Н. Уайтхеда, Дж. Б. С. Холдейна, Дж. Д. Бернала и Джекоба Броновски. Рассел отмечал, что развитие столь одаренных личностей требовало периода детства, в течение которого они не испытывали совсем никакого давления, побуждающего их следовать установленным догмам, времени, когда ребенок мог развивать свои собственные интересы и следовать им, какими бы необычными и странными они ни казались.

Сегодня, когда перед человечеством встает так много сложных и нерешенных проблем, особо остро необходимо умение широко и непредвзято мыслить. Нужно выработать какой-то способ, совместимый с демократическими идеалами, чтобы оказать поддержку интеллектуальному развитию наиболее одаренных молодых людей - проявить по отношению к ним особую заботу и внимание. Вместо этого процесс образования в большинстве стран, особенно система экзаменов и директивный способ преподавания, предельно ритуализирован, то есть основан на почти рептильном следовании раз и навсегда установленным порядкам. Иногда мне приходит в го- лову, что столь частое обращение к сексу и агрессивности, свойственное современному американскому кино и телевидению, отражает тот факт, что Р-комплекс хорошо развит в каждом из нас, а вот функции неокортекса, частично из-за подавления их школой и обществом, выражены слабее, менее освоены и недостаточно ценятся.

Вследствие гигантских социальных и технологических изменений последних нескольких столетий механизм окружающей нас жизни уже более не функционирует нормально. Мы вовсе не живем в статическом, основанном на соблюдении традиций обществе, а наши правительства, препятствуя любого рода изменениям, ведут себя так, словно мы все принадлежим именно к обществу подобного типа. Если у нас хватит ума избежать самоуничтожения, будущее принадлежит тем обществам, которые, не игнорируя ту часть нашего существа, что досталась нам в наследство от рептилий и млекопитающих, дают возможность развиться истинно человеческой составляющей нашей природы; тем обществам, которые стремятся к разнообразию, а не к конформизму; тем обществам, которые намерены вкладывать силы и средства в различные социальные, политические, экономические и культурные эксперименты и готовы жертвовать сиюминутными успехами ради долговременной выгоды; тем обществам, которые относятся к новым идеям как к чему-то чрезвычайно ценному, нуждающемуся в защите и охране, ибо только они позволяют продолжить путь в будущее.

Лучшее понимание мозга может также однажды внести ясность в такие будоражащие общество вопросы, как определение смерти и проблема допустимости абортов. Этические установки современного Запада позволяют ради "доброго" дела убивать обезьян и, безусловно, любых млекопитающих, но не допускают, чтобы при таких же обстоятельствах были (частными лицами) убиты человеческие существа. Отсюда следует логический вывод, что вся разница тут в истинно человеческих свойствах человеческого мозга. Аналогичным образом если основная часть неокортекса человека продолжает работать, то пребывающий в коматозном состоянии пациент, безусловно, должен быть признан живым, даже если многие его физические и неврологические функции серьезно повреждены. С другой стороны, пациент, не проявляющий никаких признаков деятельности неокортекса (в том числе и характерной для него активности во время сна), может быть признан мертвым. Во многих подобных случаях новая кора необратимым образом выведена из строя, но лимбическая система, Р-комплекс и каждая часть ствола мозга продолжают функционировать, и такие важнейшие функции, как дыхание и кровообращение, остаются не нарушенными. Я полагаю, нам надо еще многое узнать о физиологии мозга, прежде чем будет сформулировано общеприемлемое, имеющее законную силу определение смерти, но путь к созданию такого определения, скорее всего, приведет нас к пониманию противопоставленности неокортекса другим составляющим мозга.

Сходные идеи могут помочь разрешить грандиозные споры о допустимости абортов, которые сотрясали Америку в конце семидесятых годов, - дискуссии, отмеченные крайним накалом страстей и нежеланием услышать хоть какие-то доводы своих противников. Одна крайняя точка зрения состояла в том, что всякая женщина обладает данным ей от рождения правом "управлять собственным телом", которое подразумевает, как заявляли сторонники этой концепции, в том числе и право умертвить плод по причинам, включающим психологическое нежелание или экономическую невозможность растить ребенка. На другом полюсе дискуссии было существование "права на жизнь", убеждения, что уничтожение даже зиготы, то есть оплодотворенной яйцеклетки, до первого деления, происходящего внутри клетки при эмбриональном развитии, является убийством, поскольку у зиготы есть "потенциальные возможности" превратиться в человека. Я отдаю себе отчет в том, что в споре, столь заостренном эмоционально, никакое из предлагаемых решений не удостоится аплодисментов сторонников ни того, ни другого из двух крайних, противоположных точек зрения и что порой голова и сердце приводят нас к различным выводам. Тем не менее, основываясь на некоторых идеях, высказанных в предыдущих главах этой книги, я хотел бы предложить вниманию читателей хотя бы попытку найти разумный компромисс.

Не может быть двух мнений по поводу того, что, узаконив аборты, мы тем самым избавляемся от трагедии подпольных абортов, выполненных некомпетентными в данном вопросе людьми, а также в том, что широко доступные, проводимые специалистами аборты могут сыграть важную социальную роль в тех цивилизованных обществах, само существование которых омрачает призрак неуправляемого роста населения. Однако инфантицид - уничтожение детей - решил бы все проблемы, и он широко использовался многими человеческими сообществами, включая частично и классическую цивилизацию Древней Греции, которую обычно считают культурной колыбелью нашей нынешней цивилизации. Он широко применяется и сегодня: есть много мест в нашем мире, где каждый четвертый новорожденный не доживает до года. В то же время по нашим законам и морали инфантицид, вне всякого сомнения, есть убийство. Ребенок, преждевременно появившийся на свет на седьмом месяце беременности, ни по одному из существенных признаков не отличается от ребенка, находящегося в утробе матери на седьмом месяце беременности. Отсюда должно, на мой взгляд, следовать, что аборт, во всяком случае в последней трети беременности, весьма близок к убийству. Возражение, что плод в это время еще не дышит, представляется сомнительным: разве допустимо совершать детоубийство после рождения ребенка, но до того, как его пуповина еще не перерезана, или до того, как он впервые набрал в легкие воздух? Точно так же, если я психологически не готов жить вместе с незнакомым мне человеком - например, в армейской казарме или студенческом общежитии, - то это не дает мне права убить его, а мое раздражение по поводу того, как используются иной раз мои деньги, полученные в виде налогов, не доходит до того, чтобы я вознамерился уничтожить тех, кто эти налоги собирает. К подобным дебатам часто примешивается вопрос о гражданских правах. Почему, спрашивают иногда, убеждения других людей в данном вопросе должны иметь для меня какое-то значение? Но те, кто лично и не поддерживает общепринятое запрещение убийства, должны тем не менее, будучи членами общества, подчиняться принятым в нем уголовным законам.

Находящееся на противоположном конце дискуссии выражение "право на жизнь" представляет собой яркий пример "громких слов" - лозунга, который предназначен воспламенять, но не освещать. Сегодня на Земле нет универсального "права на жизнь" ни в одном из существующих на ней обществ, не было его и когда-либо в прошлом (с некоторыми крайне редкими исключениями вроде индусской секты джайнов). Мы растим на фермах животных, чтобы потом зарезать их; мы сводим леса; отравляем реки и озера до такой степени, что никакая рыба не может более жить в них; охотимся на оленей и лосей ради спортивного интереса, на леопардов ради их шкуры, на китов ради пищи для собак; помещаем задыхающихся и корчащихся в муках дельфинов в огромные сети и забиваем насмерть детенышей тюленей "для нужд населения". Все эти животные и растения такие же живые, как мы с вами. То, что находится под охраной законов во многих обществах, это не "жизнь вообще", а только жизнь одного вида - человеческого. Но и тут сплошь да рядом ведутся настоящие войны против своих же граждан, и число жертв в них столь чудовищно, что большинство из нас страшится подумать обо всем этом достаточно серьезно. Часто подобные массовые убийства оправдываются расовыми или националистическими соображениями, и при этом нас пытаются убедить, что все, кого уничтожают, - это "недолюди".

Доводы о "потенциальной возможности" зиготы превратиться в человека тоже кажутся мне исключительно слабыми. Действительно, каждая человеческая яйцеклетка или сперматозоид такой возможностью обладает, для этого нужны лишь определенные условия. Но разве мы можем обвинять мужчин, у которых случаются ночные поллюции, в преднамеренном убийстве? А ведь в одном таком естественном семяизвержении содержится столько сперматозоидов, что их хватило бы для создания сотен миллионов человеческих существ. Кроме того, возможно, что в не слишком отдаленном будущем мы научимся выращивать человека из одной-единственной клетки, взятой практически из любой части тела донора. Если дело до этого дойдет, то, выходит, уже сейчас любая клетка моего тела имеет "потенциальную возможность" превратиться в человека, стоит лишь сохранить ее соответствующим образом до того времени, когда будет отработана технология подобного выращивания людей. Так не совершаю ли я "массового убийства" каждый раз, когда накалываю палец и теряю капли крови?

Предмет, о котором идет спор, очевидно, не прост. Но так же очевидно, что его нельзя решить, не примирив между собой многие принципиальные и противоречивые точки зрения. Практически здесь ключевым является вопрос: когда зародыш становится человеком? Ответ на него, в свою очередь, зависит от того, что мы понимаем под словом "человек". Разумеется, это не значит "имеющий форму человека", потому что сделанный для каких-либо специальных целей манекен, по форме похожий на человека, ни коим образом человеком считаться не может. Точно так же разумное существо внеземного происхождения, ничем внешне человека не напоминающее, но обладающее этическими, интеллектуальными и творческими способностями, превышающими наши, вне всякого сомнения, будет отнесено нами к тем существам, на жизнь которых посягать нельзя. Право называться человеком дает не внешний облик, а внутренняя суть. Причина, по которой мы запрещаем убивать человеческие существа, должна определяться некоторым качеством, которым люди обладают, качеством, которое мы особенно ценим и которое встречается лишь у очень немногих организмов на Земле. Им не может быть способность ощущать боль или испытывать глубокие чувства, потому что этими качествами, безусловно, обладают и те животные, которых мы без долгих раздумий убиваем.

Я думаю, что таким истинно человеческим качеством может быть лишь наша разумность. А если это так, то священность каждой человеческой жизни связана с развитием и работой неокортекса. Чтобы считать данное существо человеком, мы не вправе требовать, чтобы новая кора была у него развита полностью, поскольку это происходит лишь спустя многие годы после рождения. Но, быть может, допустимо считать становлением человека тот момент, когда электроэнцефалограмма плода покажет, что новая кора начала функционировать. Некоторые соображения о том, когда именно наш мозг приобретает истинно человеческий характер, следуют из простейших наблюдений за развитием зародыша (рис. 19). В этой области пока еще было сделано немного, и мне кажется, что такие исследования могли бы сыграть важную роль в выработке взаимоприемлемого компромисса между противоборствующими сторонами в спорах о допустимости прерывания беременности. Вне сомнения, у разных зародышей первый сигнал ЭЭГ о начале работы новой коры будет появляться в разное время, и потому имеющее силу закона определение начала истинно человеческой жизни должно учитывать этот факт - иными словами, следует принять за основу самое раннее возможное проявление такой активности мозга. Вероятно, момент этот будет соответствовать концу первой или началу второй трети беременности. (Речь здесь идет лишь о том, что должно быть запрещено законом во всяком разумном обществе; тех же, кто считает, что уничтожение зародыша на еще более ранней стадии все равно является убийством, нельзя официальным образом принуждать к совершению такого аборта или к одобрению его.)

Но последовательное применение подобных идей не должно содержать в себе человеческого шовинизма. Если существуют другие организмы, обладающие разумностью, сравнимой с той, что имеют умственно недоразвитые, но вполне оформившиеся человеческие существа, они должны подпадать под тот же запрет на уничтожение, что распространяется на человеческие зародыши в последней стадии их утробного развития. Поскольку имеются достаточно убедительные свидетельства о разумности дельфинов, китов и обезьян, я полагаю, что всякое последовательное применение моральных принципов, предложенных для решения вопросов об абортах, должно привести к запрещению - во всяком случае бездумного - уничтожения этих животных. Но окончательное решение дискуссии об абортах лежит, как мне кажется, в изучении момента начала работы неокортекса на самых ранних стадиях развития человека.

Рис. 19. Эмбриональное развитие человеческого мозга: А - три недели беременности; В - семь недель; С - четыре месяца и D - новорожденный ребенок. Мозг зародыша, изображенный на рисунках А и В, сильно напоминает соответственно мозг рыбы и амфибии

Что же можно сказать о грядущей эволюции человеческого мозга? Существует большое и увеличивающееся число свидетельств того, что многие формы умственных расстройств являются результатом химических или наследственных повреждений мозга. Поскольку многие умственные заболевания имеют одинаковые симптомы, причины их возникновения тоже могут быть одинаковыми, и, стало быть, лечить их можно тоже одинаковыми средствами.

Известный своими пионерскими исследованиями английский невролог Хаглингс Джексон писал: "Познайте сны, и вы познаете безумие". Люди, страдающие жестокой бессонницей, часто подвержены дневным галлюцинациям. Шизофрения нередко сопровождается расстройством ночного сна, но не известно, есть ли это причина заболевания или его следствие. В шизофрении более всего поражает, насколько несчастны те, кто ею страдает, в каком отчаянии они обычно пребывают. Может быть, шизофрения - это то, что случается, когда драконы перестают быть надежно прикованными к ночи, когда они разрывают оковы левого полушария и вырываются на дневной свет? Другие заболевания, вероятно, являются результатом повреждений функций правого полушария. У больных, страдающих неврозом навязчивых состояний, крайне редко бывают интуитивные озарения.

В середине шестидесятых годов нашего века Лестер Гринспун и его коллеги из Гарвардской медицинской школы провели серию экспериментов, в которых участвовала и контрольная группа больных, чтобы выявить относительную эффективность различных терапевтических средств при лечении шизофрении. Поскольку Гринспун и его коллеги - психиатры, их естественные пристрастия, если таковые у них были, лежали в сфере использования словесного внушения, а не фармакологии. Но, к своему удивлению, они обнаружили, что недавно полученный транквилизатор тиоридазин (один из группы примерно одинаково эффективных противопсихотических препаратов, известных под названием фенотиазинов) сильно облегчает течение болезни, если не излечивает ее совсем; выяснилось, что один лишь тиоридазин, по свидетельству пациентов, их родственников и врачей, так же действен, как тиоридазин плюс психотерапия. Единодушие экспериментаторов перед лицом такого неожиданного открытия поистине поразительно. (Трудно вообразить эксперимент, способный убедить ведущих представителей тех или иных политических или религиозных взглядов в превосходстве концепций их оппонентов.)

Недавние исследования показали, что эндорфины, небольшие пептидные молекулы, которые встречаются в мозге крыс и других млекопитающих, могут вызывать у этих животных отчетливо видную мышечную скованность и оцепенение, напоминающие кататонию при шизофрении. Молекулярные или неврологические причины, вызывающие шизофрению, пока не известны, но вполне вероятно, что однажды мы с точностью установим участки мозга (или нейрохимические вещества), которые ответственны за это заболевание. (Между прочим, в США каждая десятая койка в больницах занята больным шизофренией.)

Опыты, проведенные Гринспуном и его коллегами, вызывают один любопытный этический вопрос. Современные транквилизаторы настолько эффективно помогают при шизофрении, что скрывать их от больных многим представляется неэтичным. Отсюда следует, что единожды проведенные эксперименты, в которых установлено, что транквилизаторы оказывают положительное воздействие, невозможно повторить, поскольку лишать больных средства, избавляющего их от страданий, считается ничем не оправданной жестокостью. Таким образом, в дальнейшем становится невозможным иметь контрольную группу шизофреников, в которой пациенты не получают транквилизаторов. Но если уж решительные эксперименты в области химиотерапии болезней мозга могут быть поставлены лишь однажды, они с первого раза должны проводиться по самым строгим правилам.

Еще более впечатляющим примером подобной химиотерапии является использование карбоната лития для лечения маниакально-депрессивного психоза. Прием тщательно подобранных доз лития, этого легчайшего и простейшего среди металлов, приводит к поразительному улучшению состояния больных, опять-таки если судить по их собственным отзывам и наблюдениям окружающих их людей. Неизвестно, отчего столь простое лечение оказывает столь сильное воздействие, но скорее всего дело в том, что оно как-то связано с химией ферментов мозга.

Весьма необычное умственное расстройство получило название болезни Ги де ля Туретта (как всегда, по имени врача, который привлек к ней внимание коллег, а не больного, который страдал ею в наиболее тяжелой форме). Среди симптомов этой болезни есть много двигательных и речевых расстройств, но самое удивительное - это стремление произносить (на том языке, который больной знает лучше других) сплошной поток ругательств и непристойностей. Медики говорят, что заключение о наличии этой болезни делается с помощью "коридорного диагноза": пациент способен с огромным усилием превозмочь себя на время короткого визита врача, но как только тот выйдет из палаты в коридор, поток словесной грязи вырывается, словно вода сквозь рухнувшую плотину. В человеческом мозге есть место, которое рождает "грязные" слова (оно может быть и в мозге обезьян).

Есть очень немного слов, которыми может пользоваться правое полушарие, - всего лишь "здравствуй", "прощай" да еще... некоторые избранные ругательства. Быть может, болезнь Туретта поражает только левое полушарие. Английский антрополог Бернард Кемпбелл из Кембриджского университета предполагает, что лимбическая система достаточно хорошо связана с правым полушарием коры головного мозга, которое, как мы видели, намного лучше, чем левое, управляет эмоциями. А ругательства если уж и несут на себе какую-то нагрузку, то именно эмоциональную. Болезнь Ги де ля Туретта, при всей своей сложности - скорее всего есть результат недостатка некоторого химического вещества, передающего информацию от нейрона к нейрону, и тщательно подобранные дозы галоперидола сильно облегчают вызываемые ею страдания.

Последние данные указывают, что такие лимбические гормоны, как АКТГ (адренокортикотропный гормон) и вазопрессин, могут сильно улучшить способность животных удерживать и вызывать в памяти различные факты. Этот и аналогичные примеры указывают путь если не к решительному совершенствованию мозга, то хотя бы к его существенному улучшению - быть может, с помощью уменьшения избытка или регулирования производства в мозге пептидных молекул определенных типов. Подобные примеры также в высшей мере снижают бремя вины, которое, как правило, испытывают те, кто страдает умственными расстройствами, - бремя, крайне редко знакомое, скажем, больным корью.

Кора головного мозга изрезана большим числом борозд, извилины мозга тесно примыкают одна к другой, а сам он плотно входит в череп. Все это с очевидностью показывает, что разместить в голове современного человека больший по объему мозг - дело необычайной трудности. До самого последнего времени череп большего размера, в котором был бы заключен и мозг большего размера, не мог появиться из-за ограничений, накладываемых размерами тазового пояса и родового канала. Но введение кесарева сечения, изредка применявшегося и две тысячи лет назад, но много чаще в наше время, позволяет рождаться детям с увеличенным объемом мозга. Другая возможность, появившаяся в самое последнее время, состоит в том, чтобы выращивать плод вне утробы матери. Однако скорость эволюционных изменений столь невелика, что едва ли хоть одна из стоящих перед нами сегодня проблем сможет быть решена благодаря значительному увеличению размеров неокортекса и связанным с этим поумнением человечества. Наверное, несколько раньше, хотя и не в самое ближайшее время, станет возможным с помощью операций на мозге улучшить те его части, которые мы найдем того заслуживающими, и, наоборот, еще более затормозить деятельность тех, которые окажутся повинными в некоторых сложностях и противоречиях нашего мышления, мешающих дальнейшему развитию человечества. Но множественность функций, выполняемых мозгом, и избыточность в его конструкции делают такой путь неосуществимым в ближайшем будущем, даже если он и был привлекателен для общества. Мы, вероятно, сначала научимся конструировать гены, а уж потом - конструировать мозги.

Иногда высказывается мысль, что подобные эксперименты могут дать в руки правительств, неразборчивых в средствах, - а в мире таких много - орудие контроля над своими гражданами. Можно, например, вообразить правительство, которое вращивает сотни крохотных электродов в "центры боли" и "центры удовольствия" в мозги новорожденных, а потом подает на эти электроды радиосигналы - вероятно, с помощью секретного кода или на частотах, известных лишь правительству. Когда ребенок вырастет, правительство сможет посылать сигнал в его центр удовольствия, если будет качественно выполнена дневная норма работы, в противном случае с помощью аналогичного радиосигнала раздражался бы центр боли. Подобное видение может возникнуть лишь в ночных кошмарах, и я не думаю, что оно способно служить доводом против экспериментов по электрическому раздражению мозга. Скорее уж это довод против контроля правительств над больницами. Любой народ, который позволит своему правительству вживлять подобные электроды, тем самым уже заслуживает той участи, которая отсюда проистекает. Как и в случае с любыми технологическими кошмарами, главная задача здесь - предугадать те новшества, что могут быть созданы, дать народу знание об их пользе и вреде и воспрепятствовать злоупотреблениям этими новшествами на административном, бюрократическом и правительственном уровнях.

Уже сейчас есть ряд психотропных и влияющих на настроение средств, которые в различной степени опасны для человека (этиловый спирт среди них - одно из наиболее вредных и широко распространенных) и которые воздействуют на специфические части Р-комплекса, лимбической системы и неокортекса.

Есть основания полагать, что многие алкалоиды и другие средства, влияющие на человеческое поведение, оказывают свое действие потому, что они химически близки к некоторым небольшим естественным пептидным молекулам мозга, например эндорфинам. Многие из этих пептидов воздействуют на лимбическую систему и связаны с нашим эмоциональным состоянием. Сейчас уже возможно создавать небольшие молекулы белков, представляющие собой любую заранее заданную последовательность аминокислот. Таким образом, недалеко то время, когда будет синтезироваться огромное разнообразие молекул, способных вызывать различные эмоциональные состояния, включая крайне редко нами переживаемые, а возможно, и даже такие, какие мы вообще никогда не испытываем. Это один из многих примеров будущих достижений нейрохимии - достижений, которые могут доставить людям как много добра, так и много зла. Все будет зависеть от ответственности и мудрости тех, кто проводит подобные исследования, управляет ими и применяет их результаты.

Когда я выхожу с работы и сажусь в автомобиль, я автоматически еду домой, если, конечно, сознательно не ставлю перед собой другой цели. Когда я выхожу из дома и сажусь в автомобиль, го какая-то часть моего мозга устраивает дело таким образом, что в конце своего пути я оказываюсь на работе, опять-таки если я не предпринимаю сознательно волевого усилия, чтобы попасть в другое место. Если я меняю дом или работу, после короткого периода обучения новые адреса вытесняют старые, и тот механизм мозга, который ведает моим поведением, с готовностью приспосабливается к новым координатам. Это очень похоже на то, как если бы мозг самопрограммировал ту свою часть, которая работает как цифровой компьютер. Это сравнение становится все еще более поразительным, если принять во внимание, что эпилептики, страдающие психомоторными приступами, часто ведут себя вполне сравнимым образом, с той лишь разницей, быть может, что они несколько чаще проезжают на красный свет, чем это обычно делаю я, и совершенно не помнят о своих действиях после того, как приступ пройдет. Такой автоматизм типичен для височной эпилепсии, он характерен также для того состояния, что мы испытываем в первые полчаса после пробуждения от сна. Конечно, не весь мозг работает как простая цифровая вычислительная машина, например та его часть, которая осуществляет перепрограммирование, действует иным образом. Но имеющегося сходства достаточно для того, чтобы предположить, что можно конструктивно организовать совместную работу электронных вычислительных машин и во всяком случае некоторых частей мозга.

Испанский нейрофизиолог Хосе Дельгадо построил действующий контур обратной связи, в который были включены электроды, вживленные в головной мозг шимпанзе, и находившаяся на некотором отдалении электронная вычислительная машина. Сигналы от мозга к ЭВМ и обратно передавались по радио. Сейчас миниатюризация электронных компьютеров достигла такого состояния, когда подобная обратная связь осуществима и без всякого радио - компьютер можно разместить на теле шимпанзе. Не составляет труда создать устройство с подобного рода обратной связью, которое будет распознавать сигналы о приближающемся эпилептическом приступе и автоматически посылать электрические импульсы в соответствующие центры мозга, чтобы предупредить или ослабить приступ. Пока такое устройство невозможно сделать абсолютно надежным, но недалеко то время, когда эта проблема будет решена.

Вероятно, однажды станет возможным дополнить мозг большим числом "умных" устройств, облегчающих процесс познания, - своего рода очками для разума. Это будет в духе прошлого эволюционного увеличения мозга, и такой процесс, наверное, удастся организовать значительно проще, чем переделать существующий мозг. Возможно, мы научимся хирургическим путем вживлять в мозг маленькие, сменные компьютерные модули или радио-терминалы, которые дадут нам возможность быстро и успешно выучить язык басков, урду, амхарский, айну, албанский, ну хопи или язык дельфинов, или численные значения гамма-функции и полиномов Чебышева, или язык следов зверей, или все известные юристам прецеденты владения плавающими островами, или установить, хотя бы временный, радиотелепатический контакт между несколькими людьми в форме симбиотической связи, ранее не известной нашему виду.

Между тем вполне реальные способы расширить возможности мозга, особенно те, что связаны с истинно человеческой деятельностью неокортекса, существуют уже сегодня. Некоторые из них столь стары, что мы успели забыть о них. Обучение детей в условиях, когда на них не оказывается никакого давления, дает в наши руки чрезвычайно многообещающий и удобный инструмент образования. Письменность - это замечательное изобретение, которое, по существу, представляет собой простую машину для хранения и извлечения весьма разнообразной информации. Количество информации, хранящейся в большой библиотеке, намного превосходит количество информации, содержащейся в геноме человека или в его мозге. Такая информация, конечно, не хранится столь эффективно, как в биологических системах, но она все-таки находится в компактной, удобной для использования форме, а создание микрофильмов, микрофишей и тому подобной техники намного увеличило возможности человечества хранить информацию внесоматическим способом, то есть вне организма человека. Количеству битов информации, содержащихся в наших библиотеках, произведениях искусства и других культурных ценностях, соответствует точка, которая на диаграмме, помещенной на странице 24, оказалась бы расположенной очень далеко за правым полем страницы.

Однако письменность - это очень простое изобретение. Куда более сложная и многообещающая система хранения и извлечения внесоматической информации заключена в электронном компьютере. Для того чтобы представить нынешний уровень развития компьютеров и написанных для них программ, можно сказать, что сегодня они превосходно играют в крестики-нолики, на уровне лучших мастеров мирового класса - в шашки и достаточно хорошо - в шахматы, а кроме того, являются вполне сносными практикующими психотерапевтами. Сейчас существует компьютерная система, которая способна, прослушав исполнение классической или любой иной мелодии, записать ее с помощью общепринятой музыкальной нотации. Количество хранимой информации и скорость, с которой она обрабатывается компьютером, поистине удивительны.

Программа недирективной психотерапии, разработанная Джозефом Вайзенбаумом из Массачусетского технологического института, являет собой хороший пример пригодности компьютерных программ в области психотерапии. (Между прочим, эта программа далеко не самая сложная и объемная из ныне существующих.) После того как эта психотерапевтическая программа была создана, врачу-психиатру было предложено общаться с ней с помощью клавиатуры входного устройства компьютера.

Это общение первоначально задумывалось как имеющее чисто эвристический смысл, но оно вполне может выйти из-под контроля - во всяком случае со стороны человека. Разговор начинает и ведет психиатр (человек, а не программа):

Да, в Массачусетском технологическом институте создана программа, которая погубит нас

Посмотрели бы вы, какое это страшное зрелище - вам надо увидеть это

В вашем воображении, вероятно, мы оба кажемся друг другу удрученными

Мы оба в одинаковом положении по отношению к этому компьютеру

В такое-то время вы хотите говорить обо мне

Почему вы думаете, что я хочу говорить о вас

Потому что вы разделяете мои чувства относительно этого проклятого компьютера

Разумеется, что вы тоже ненавидите компьютеры

Вы думаете, что я тоже ненавижу компьютеры

А почему бы и нет, разве в них есть что-нибудь человеческое

Быть может, именно это нам и надо выяснить

Например, ни один компьютер не может разговаривать так, как вы

Я не могу понять, как это кого-то может одурачить простая машина

Да, ведь в конце концов в программе компьютера нет ничего творческого

Вас беспокоит то, что вы уверены, что вы правы

Почему вы не попробуете разубедить меня в том, что все, что умеют делать компьютеры, - это перемалывать цифры

Вы хотите, чтобы я попыталась переубедить вас

Ну вот, например, может ли компьютер в такой беседе, как у нас с вами, предложить новую тему

Вы почему-то совершенно избегаете разговоров о своих родителях

Вы думаете, что и я избегаю таких разговоров

Да, и в этом как раз видна разница между человеком и компьютером

Этому машинному психиатру не достает человеческой тонкости, знаний и интуиции, он всего лишь механическое (разумеется!) устройство, лишенное гибкости и относительно нечувствительное к эмоциональным оттенкам и всему, что не выражается словесно. И тем не менее он ведет беседу куда разумнее, чем многие. Поражает его реакция на реплику о "новой теме". Впрочем, скорее всего она объясняется лишь счастливой случайностью. Машина запрограммирована таким образом, что она следит за частотой появления таких слов, как "мать", "отец", "родители" и им подобных, и если по компьютерным часам прошло заданное время, а ни одно виз этих слов ни разу не было употреблено, то программа побуждает машину напечатать: "Вы почему- то совершенно избегаете..." Но, появившись именно в данном месте беседы, ремарка эта производит странное впечатление: как будто машина способна испытывать озарения.

Но в чем еще состоит психотерапия, как не в требующем глубоких знаний крайне непростом умении грамотно реагировать на различные человеческие ситуации? И не запрограммирован ли психиатр таким образом, чтобы давать подобные реакции? Недирективная психотерапия основывается на весьма простых программах, а для возникновения озарений нужна программа, лишь немного более сложная. Эти слова никоим образом не имеют своей целью развенчать профессию психиатра, они несут в себе только благую весть о том, что грядет машинный разум. ЭВМ пока еще далеко не достигли той степени развития, чтобы можно было рекомендовать широкое распространение компьютерной психотерапии. Но надежда когда-нибудь создать чрезвычайно терпеливых, доступных и компетентных хотя бы в некоторых вопросах компьютерных врачей не кажется мне тщетной. Некоторые из уже существующих машинных программ заслужили высокую оценку больных, поскольку такой врач полностью лишен каких-либо пристрастий и всегда готов тратить сколько угодно времени на своего пациента.

В Соединенных Штатах сейчас создаются компьютеры, которые будут способны обнаруживать неисправности в своей собственной конструкции и определять их причину. После того как будут найдены систематические ошибки в работе машины, вышедшие из строя элементы ее автоматически заменяются либо выключаются из схемы. Ремонт будет осуществляться за счет заложенного в схему резерва, эффективность ремонта станет проверяться с помощью регулярно прогоняемых тестовых программ, а результат выполнения каждой из них известен заранее. Существуют уже программы - например, для компьютеров, играющих в шахматы, - которые могут учиться на собственном опыте или же усваивать опыт, накопленный другими компьютерами. Вычислительные машины с каждым днем выглядят все более умными. А поскольку управляемые программы становятся настолько сложными, что даже их создателю не по силам сразу же предугадать все возможные реакции машины, возникает ощущение, будто у компьютеров есть если не разум, то хотя бы свобода воли. Даже бортовая ЭВМ "Викингов", имеющая память всего только в 18 000 слов, уже находится на этом уровне сложности: нам не во всех случаях дано знать, как именно поступит она, получив данную команду. Если бы мы знали это, то могли бы сказать, что она "только" или "просто" машина. Но поскольку мы этого не знаем, то невольно начинаем подозревать у нее настоящий разум.

Положение очень похоже на то, которое описано сразу двумя древними авторами - Плутархом и Плинием. Эта знаменитая история, дошедшая до нас через столетия, заключается в том, что некая собака, искавшая своего хозяина по его следам, добежала до места, где дорога разветвлялась. Принюхиваясь, она помчалась по левому ответвлению, затем остановилась, вернулась к развилке и, также нюхая землю, устремилась по среднему пути. Пробежав небольшое расстояние, собака вновь вернулась в исходную точку и теперь уже без всякого принюхивания радостно бросилась вдоль правого ответвления дороги.

Монтень, комментируя эту историю, утверждал, что в ней ясно просматривается собачья силлогистика: мой хозяин ушел по одной из этих дорог, но не по левой и не по средней, следовательно, по правой, и поэтому мне нет никакой надобности проверять этот вывод с помощью запаха - он подтверждается прямой логикой.

Сама возможность подобных рассуждений у животных, пусть даже и не в столь явно выраженной форме, беспокоила многих, и задолго до Монтеня Фома Аквинский безуспешно пытался разобраться в этой истории. Он приводил ее в качестве поучительного примера того, как может создаться впечатление наличия разума в случае, когда в действительности он отсутствует. Фома Аквинский не предложил, однако, никакого удовлетворительного объяснения поведению собак. Совершенно очевидно, что весьма точный логический анализ может выполняться при полной неспособности к словесному выражению мысли.

В своем подходе к машинному разуму мы находимся в сходном положении. Машины сейчас переступают важный порог, за которым они кажутся непредубежденному человеку разумными. Из-за своего рода человеческого шовинизма или антропоцентризма многие люди не готовы принять такую возможность. Но я думаю, что это неизбежно. По-моему, человеческое достоинство ни в коем случае не принижается из-за того, что сознание и разум оказываются функцией "просто" материи, хотя и достаточно сложно организованной, - напротив, тем воздается дань восхищения изощренности устройства материи и законам природы.

Отсюда никоим образом не следует, что компьютеры в ближайшем будущем смогут продемонстрировать нечто похожее на творческий дух человека, тонкость его чувств или его мудрость. Классической, хотя, вероятно, и апокрифической, иллюстрацией этой мысли служит машинный перевод, когда на вход машины подается текст на одном языке, к примеру английском, а на выходе ее получается текст на другом языке, скажем китайском. Рассказывают, что по завершении работ по созданию наиболее совершенной программы машинного перевода на демонстрацию ее в действии была приглашена делегация, в которую входил американский сенатор. Сенатора попросили предложить английскую фразу для перевода. И он, не задумываясь, сказал: "Out of sight, out of mind". Машина деловито выдала листок бумаги, на котором было написано несколько китайских иероглифов. Но сенатор не умел читать по-китайски. Поэтому, чтобы завершить испытания, программу запустили в обратную сторону: на вход машины подали китайские иероглифы, а на выходе она должна была выдать английский перевод. Посетители столпились вокруг нового листка бумаги, на котором была написана фраза, поначалу очень удивившая их: "Invisible idiot"^*.

^* ("Out of sight, out of mind" - английская поговорка, примерно соответствующая нашей "С глаз долой - из сердца вон". Однако первая часть анлийской поговорки может быть переведена как "исчезнувший из виду, вне видимости", а вторая - как "лишенный разума". Отсюда и буквальный перевод, данный машиной, - "Invisible idiot", то есть "невидимый идиот".)

Существующие программы лишь в самой малой степени способны справляться с проблемами даже не слишком высокой степени сложности. Было бы глупо доверять компьютерам при их нынешнем уровне развития принимать важные решения, и не потому, что компьютеры недостаточно разумны, а потому, что для решения сложной проблемы мы не сможем предоставить в его распоряжение всю необходимую информацию. Но использование людьми систем искусственного интеллекта в разумно ограниченных пределах представляется одним из двух главных действенных способов расширения возможностей человеческого интеллекта в ближайшем будущем. (Другим таким способом является совершенствование программ дошкольного и школьного обучения детей.)

Те, кто не рос вместе с компьютерами, обычно боятся их намного больше, чем те, кто привык к ним с детства. Известна история о маньяке-компьютере, который, выполняя роль банковского служащего, регулярно рассылал клиентам банка извещения о том, что за ними числится долг в 00 долларов и 00 центов, и не успокаивался до тех пор, пока не получал чек именно на эту сумму. Но такой слабоумный компьютер нельзя считать представителем всего племени вычислительных машин, а кроме того, его ошибки - это ошибки человека-программиста. Все возрастающее использование в Северной Америке интегральных схем и небольших компьютеров - для обеспечения безопасности полетов, в обучающих машинах, в электронных стимуляторах сердца, в разного рода электронных играх, в устройствах противопожарного оповещения и на автоматизированных заводах (и это еще далеко не полный список) - в высшей степени способствовало уменьшению того чувства непривычности, которое должно было вызвать столь революционное изобретение. Сегодня в мире около 200 000 цифровых компьютеров^*, в следующее десятилетие их число, вероятно, будет исчисляться десятками миллионов. Поколение, приходящее нам на смену, я думаю, будет относиться к компьютерам как к совершенно естественному или по крайней мере общеизвестному явлению в их жизни.

^* (Таково было положение в конце семидесятых годов. - Прим. переводчика.)

Рассмотрим, например, совершенствование маленьких карманных компьютеров. В моей лаборатории установлен компьютер размером с письменный стол, который был приобретен для исследовательских целей в конце 1960-х годов за 4900 долларов. У меня есть также еще одно изделие той же самой фирмы - компьютер, купленный в 1975 году, который помещается на ладони моей руки. Новый компьютер умеет делать все то же, что и старый, включая возможность программирования и несколько ячеек памяти, имеющих доступный адрес. Но он стоит 145 долларов, и цены на такие компьютеры падают с головокружительной скоростью. За период в шесть или семь лет были достигнуты поразительные успехи и в миниатюризации компьютеров и в снижении их стоимости. По существу, сегодня размеры карманных компьютеров ограничиваются лишь требованием, чтобы их клавиши были достаточно велики для наших больших и неуклюжих пальцев. Не будь этого требования, подобные компьютеры можно было бы делать размером с ноготь. ЭНИАК, первая большая электронно-вычислительная машина, построенная в 1946 году, содержала 18 000 вакуумных ламп и занимала большую комнату. Такими же, как она, вычислительными возможностями обладает сегодня кремниевый чип - полупроводниковый кристаллик с интегральной схемой размером с самый маленький сустав моего мизинца.

Скорость, с которой передается информация в электронных цепях подобных компьютеров, равняется скорости света. По нейронным сетям человеческого мозга сигналы передаются в миллион раз медленнее. То обстоятельство, что маленький и медленно действующий человеческий мозг тем не менее несравненно лучше выполняет неарифметические операции, чем большой и быстрый электронный компьютер, впечатляющее свидетельство того, насколько разумно наш мозг сформирован и запрограммирован - качества, которые он приобрел, разумеется, благодаря естественному отбору. Те, чей мозг был запрограммирован плохо, в конечном итоге не доживали до того, чтобы оставить потомство.

Компьютерная графика достигла сейчас такого совершенства, которое позволяет расширить пределы человеческих возможностей в искусстве и в науке, а также в работе обоих полушарий головного мозга. Бывает, что люди, чрезвычайно одаренные аналитическими способностями, совершенно лишены возможности воспринимать или воображать пространственные взаимоотношения между предметами, особенно трехмерную геометрию мира. Но уже сейчас есть программы для ЭВМ, которые позволяют постепенно строить сложные геометрические формы и вращать их перед нашими глазами на телевизионном экране, соединенном с электронным компьютером.

В Корнелльском университете такая система была создана Дональдом Гринбергом из Школы архитектуры. С ее помощью можно нарисовать несколько правильных пространственных линий, которые компьютер воспринимает как детали контура. Затем, направляя световое перо на одну из возможных операций, обозначенных на экране, мы можем дать компьютеру задание построить весьма сложные трехмерные образы, которые могут быть увеличены и уменьшены, растянуты или сжаты в заданном направлении, повернуты, соединены друг с другом и из которых могут быть удалены любые указанные нами части. Такие программы представляют собой прекрасный инструмент для улучшения нашей способности видеть трехмерные формы - искусство, чрезвычайно нужное в графике, в науке и в технике. Они также представляют собой прекрасный пример взаимодействия двух полушарий головного мозга: компьютер, который является высшим выражением деятельности левого полушария, учит нас распознавать образы, ,что всегда было характерной функцией правого полушария.

Существуют другие компьютерные программы, позволяющие получить двух- и трехмерные проекции четырехмерных объектов. По мере того как такой четырехмерный объект изменяет свое положение или же мы сами изменяем позицию, с которой мы его рассматриваем, перед нашим взором не только возникают новые части четырехмерного объекта, но мы видим также и соединение и разрушение всех геометрических форм, его составляющих. Возникает одновременно странный и поучительный эффект, позволяющий сделать четырехмерную геометрию намного менее таинственной; мы теперь вовсе не так обескуражены, как мифическое двухмерное существо, увидевшее типичную проекцию (два квадрата, соединенных углами) трехмерного куба в своем плоском двухмерном пространстве. Благодаря такому применению компьютера во многом проясняется классическая проблема изобразительного искусства - перспектива, то есть проецирование трехмерных объектов на двухмерные холсты. Компьютер, очевидно, может явиться важным инструментом решения и чисто практической задачи - дать возможность архитектору показать свой проект, сделанный в двухмерных чертежах, в трехмерном пространстве с различных важных ракурсов.

Компьютерная графика сейчас проникла и в сферу разного рода игр. Есть популярная игра, иногда называемая "Понг", которая состоит в том, что на телевизионном экране моделируется идеально упругий мяч, отскакивающий от двух поверхностей. У каждого из играющих есть переносной пульт, с которого можно преграждать дорогу летящему мячу подвижной "ракеткой". Если игрок промахнулся, ему начисляются штрафные очки. Игра очень интересна. Она позволяет изучить второй закон Ньютона для прямолинейного движения. Играя в "Понг", человек приобретает глубокое понимание, хотя и на интуитивном уровне, простейших законов ньютоновской физики - понимание более глубокое, чем дает даже биллиард, где столкновения шаров далеки от полностью упругих и где закручивание шаров при игре в пул описывается более сложными законами физики.

Такой способу обретения информации - это, по сути дела, настоящая игра. И таким образом раскрывается одна из важнейших функций игры: давать нам возможность получать, не имея при этом в виду никакого конкретного использования данного опыта в будущем, целостное представление о мире, которое явится впоследствии и необходимым дополнением к нашей аналитической деятельности и подготовкой к такого рода деятельности. При этом компьютеры позволяют создать игровую ситуацию, в ином случае абсолютно недоступную для среднего человека.

Игры, подобные "Понгу", предусматривают использование компьютерной графики таким образом, чтобы дать нам возможность приобрести и опытное и интуитивное понимание законов физики. Законы физики почти всегда записываются в аналитической и алгебраической форме, другими словами, левополушарно. Например, второй закон Ньютона записывается в виде F = mа, а закон тяготения в виде F = G mM\r². Такие аналитические представления чрезвычайно полезны, и, конечно, весьма любопытно, что Вселенная устроена таким образом, что движение любых объектов в ней может быть описано такими относительно простыми формулами. Но эти формулы представляют собой не что иное, как абстрагирование результатов опыта. По сути своей, они играют роль мнемонических правил. Они позволяют нам весьма просто запомнить огромное количество фактов, которые было бы намного трудней запомнить по отдельности, во всяком случае с помощью той памяти, какой обладает левое полушарие. Компьютерная графика дает возможность физику или биологу получить опыт обращения с фактами, которые относятся к изучаемым ими законам природы, но, быть может, самая важная функция компьютерной графики заключается в том, чтобы позволить людям, не являющимся учеными, получить интуитивное, но тем не менее глубокое понимание того, что такое законы природы вообще.

Существует много неграфических интерактивных компьютерных программ, которые являются чрезвычайно мощными инструментами обучения^*. Такую программу может создать опытный учитель, и у ученика, работающего с ней, как это ни странно, возникает чувство личного контакта с учителем, намного более сильное, чем в обычном школьном классе; он может также осваивать материал в том темпе, который ему больше подходит, не боясь упреков. В Дортмутском колледже с помощью компьютера обучают самым различным дисциплинам. Например, студент может получить глубокое понимание статистических закономерностей менделеевской генетики в течение часа работы с компьютером, вместо того чтобы тратить целый год на скрещивание плодовых мушек в лаборатории. Или же студентка может исследовать, с какой вероятностью она забеременеет, если будет пользоваться различными видами противозачаточных средств. (В этой программе предусмотрен один шанс на десять миллиардов, что женщина может забеременеть даже при полном воздержании от половой жизни. Иными словами, машина учитывает факторы, еще не известные современной медицине.)

^* (Интерактивная программа - это программа, работающая в режиме диалога с человеком. - Прим. переводчика.)

Компьютерный терминал в Дортмутском колледже - вещь вполне обычная. Очень большой процент его учащихся умеют не только использовать такие программы, но и писать собственные. Взаимодействие с компьютером считается скорее развлечением, нежели работой. Многие колледжи и университеты сейчас заимствуют и расширяют дортмутский опыт. Первенство Дортмутского колледжа в этой области объясняется тем, что его президент Джон Дж. Кемени - известный ученый в области компьютерных наук, создатель очень простого компьютерного языка, называемого БЭЙСИК.

Лоуренсовский зал науки - это своего рода музей, связанный с Калифорнийским университетом в Беркли. В его подвале есть довольно скромное помещение, в котором установлено около дюжины дешевых компьютерных терминалов, и каждый из них соединен с миникомпьютерной системой, расположенной где-то в другом месте здания и работающей в режиме разделения времени. За умеренную плату можно получить право пользоваться одним из таких терминалов, при этом время ожидания своей очереди не превышает одного часа. Клиентура в основном состоит из молодых людей, самым юным из них менее десяти лет.

Наиболее простая из предлагаемых интерактивных программ - это игра. Чтобы начать ее, вы печатаете на устройстве, весьма напоминающем клавиатуру обычной пишущей машинки, компьютерный код. Компьютер в ответ выпечатывает:

УГАДАЙ БУКВУ В СЛОВЕ, КОТОРОЕ Я ЗАДУМАЛА, ЕСЛИ УГАДАЕШЬ, Я ТЕБЕ ОБ ЭТОМ СКАЖУ. НО ЕСЛИ ОШИБЕШЬСЯ /ХА, ХА/, ТО СДЕЛАЕШЬ ШАГ /ОЙ, УМИРАЮ СО СМЕХУ/ К КАЗНИ ЧЕРЕЗ ПОВЕШАНИЕ! В МОЕМ СЛОВЕ ВОСЕМЬ БУКВ, ТЫ НАЗЫВАЕШЬ БУКВУ..?

Предположим, в ответ вы печатаете букву "е". Тогда машина печатает:

Если ваша догадка неверна, она рисует некое многообещающее подобие человеческой головы (с учетом ограничений, что накладывает на ее художества скудный запас значков, имеющихся на клавиатуре). А далее, как и во всякой другой игре, происходит соревнование между постепенно проявляющимся словом и постепенно проявляющейся фигурой человека, которого вот-вот повесят.

В тех двух партиях игры в "Виселицу", которые я недавно наблюдал, правильными ответами были слова "мышление" и "вариация". Если вы выиграете партию, программа; верная своему злодейскому характеру, выпечатывает серию небуквенных значков из верхнего ряда клавиатуры (которые в книжках комиксов используются для того, чтобы обозначать ругательства и проклятия), а затем пишет:

Это древнее королевство Шумерия, и вы его обожаемый правитель. Судьба экономики Шумерии и ваших верных подданных полностью в ваших руках. Ваш министр Хаммурапи каждый год будет докладывать вам о росте населения и об экономике. Вы должны научиться мудро распределять ресурсы в вашем королевстве, пользуясь получаемой от вашего министра информацией. Кто-то входит в ваш зал совещаний...

Затем Хаммурапи предоставляет в ваше распоряжение все необходимые сведения о числе акров земли, которыми владеет ваш город, о том, сколько бушелей зерна с акра было снято в прошлом году, сколько из них было уничтожено крысами, сколько хранится на складах, каково нынешнее население, сколько народу умерло от голода в прошлом году и сколько переселилось из деревни в город. Он умоляет вас сообщить ему, сколько бушелей зерна следует давать теперь за акр земли и сколько акров земли вы сами желаете купить. Если ваше желание окажется невыполненным, программа напечатает:

Пожалуйста, подумайте еще раз. У вас в запасе всего двадцать восемь сотен бушелей зерна.

Хаммурапи оказывается необычайно терпеливым и вежливым Великим Визирем. По мере того как мчатся годы, вы все больше понимаете, насколько трудно, во всяком случае в рамках определенной рыночной экономики, одновременно увеличивать и население и площадь земли, принадлежащей государству, в то же время не допуская нищеты и голода.

Среди многих других программ есть одна, называемая "Гонки "Гран-при", которая позволяет вам выбрать марку машины из длинного списка, начинающегося "фордом" модели "Т" и завершающегося "феррари" 1973 года. Если в определенных местах трека выбранные вами скорость или ускорение слишком малы, вы проигрываете, если они слишком велики, вы разбиваетесь. Так как расстояния, скорости и ускорения должны быть заданы в виде точных и конкретных величин, в эту игру невозможно играть без того, чтобы не разобраться в кое-каких физических законах. Круг возможных применений компьютерных обучающих интерактивных систем ограничивается лишь изобретательностью программистов, а это, как известно, колодец, уходящий очень глубоко.

Наука и техника оказывают на наше общество чрезвычайно сильное воздействие, что, однако, либо вовсе не осознается большей частью наших сограждан, либо осознается ими в явно недостаточной мере. Поэтому если повсюду - и в школе, и дома - появятся недорогие интерактивные компьютерные системы, то это может сыграть важную роль в жизни нашей цивилизации.

Единственное возражение, которое мне доводилось слышать против широкого применения карманных калькуляторов и небольших компьютеров, состоит в том, что, если дети начинают пользоваться ими слишком рано, они забрасывают изучение арифметики, тригонометрии и других математических дисциплин, поскольку машина намного быстрее и точнее, чем человек, решает все задачи, возникающие в этих областях знания. Однако подобные возражения родились отнюдь не сегодня.

У Платона в его "Федре" - том самом диалоге с Сократом, о котором я уже упоминал ранее, когда воспользовался приведенной в нем метафорой, построенной на образах колесницы, возничего и двух лошадей,- есть прелестный миф о Тоте (греки называли его Тевтом), египетском аналоге Прометея. На языке древних египтян фраза, обозначающая "письменный язык", буквально значит "речь богов". Тот обсуждает свое изобретение^* письма с Тамусом (называемым также Аммоном), богоподобным царем над всем Египтом, который упрекает его в следующих словах:

^* (Согласно римскому историку Тациту египтяне передали свое знание алфавита финикийцам, "которые, владычествуя над морями, перенесли его в Грецию и пользовались славой открывателей того, что они всего лишь заимствовали". Согласно легенде алфавит появился в Греции вместе с Кадмием, властителем Тира, который искал свою сестру Европу, похищенную на остров Крит Зевсом, владыкой над богами, принявшим временно облик быка. Чтобы защитить Европу от тех, кто попытался бы вновь похитить ее и вернуть в Финикию, Зевс распорядился, чтобы был изготовлен бронзовый робот, который, лязгая на ходу, расхаживал по Криту, поворачивая вспять или попросту топя все приближающиеся к острову суда. Кадмий, однако, находился совсем в другом месте - он безуспешно разыскивал свою сестру в Греции, а в это время дракон проглотил всех его людей. Впоследствии Кадмий убил дракона и в соответствии с инструкциями, полученными от богини Афины, посеял зубы дракона вдоль борозд вспаханного поля. Каждый зуб превратился в воина, и Кадмий вместе со своими людьми основал Фивы, первый цивилизованный греческий город с тем же названием, что и одна из двух столиц Древнего Египта. Любопытно обнаруживать в одной легенде рассказ об изобретении письменности, основании греческой цивилизации, первое из известных упоминание об искусственном интеллекте и о нескончаемой войне между людьми и драконами.)

"Это твое изобретение в души научившихся ему вселит забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою. Стало быть, ты нашел средство не для памяти, а для припоминания. Ты даешь ученикам мнимую, а не истинную мудрость. Они у тебя будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения; они станут мнимомудрыми вместо мудрых".

Я убежден, что в словах Тамуса заключена некоторая правда. В нашем современном мире неграмотные имеют иное ощущение направленности жизни, другое чувство уверенности в своих силах, отличное от нашего восприятия реальности. Но до изобретения письменности людское знание было ограничено тем, что мог запомнить один человек или небольшая группа людей. Иногда, как, например, в случае в Ведами и двумя великими эпическими поэмами Гомера, могло быть сохранено весьма существенное количество информации. Но, насколько нам известно, Гомеров было немного. После изобретения письменности стало возможным собирать, объединять и использовать мудрость, накопленную всеми народами и во все времена, люди перестали зависеть от того, как много способны запомнить они сами и их ближайшие знакомые. Грамотность открывает нам доступ к сознанию величайших гениев, которых знала история, оказавших наибольшее влияние на нашу жизнь: Сократ или, скажем, Ньютон получили аудиторию несравненно большую, чем общее число людей, с которыми каждый из них был знаком за всю свою жизнь. Устная традиция, продолжавшаяся в течение многих поколений, неизбежно ведет к ошибкам при передаче информации, к постепенной утрате первоначального содержания. Подобная деградация происходит значительно медленнее, если некие тексты многократно переписываются или перепечатываются.

Книги легко хранить. Мы можем читать их в своем собственном темпе, никого при этом не беспокоя. Мы можем вернуться к трудным местам или же еще раз получить наслаждение от особо понравившихся нам отрывков. Книги выпускаются в массовом количестве и стоят относительно дешево. Да и само по себе чтение - удивительное занятие: вы смотрите на тонкий, плоский объект, сделанный из древесины, как вы делаете это в данную секунду, и вдруг голос автора начинает звучать в вашей голове. (Привет Вам!) Рост человеческих знаний и усиление наших способностей к выживанию, последовавшие за изобретением письменности, были необычайно велики. (Возросло также и чувство уверенности в своих силах: стало возможным освоить основы искусства и науки по книгам, не завися от счастливого стечения обстоятельств, при котором живущий по соседству мастер мог бы взять нас к себе в ученики.)

В заключение надо сказать, что изобретение письменности следует считать не только блестящим новшеством, но и бесценным благом для человечества. И если допустить, что мы проживем достаточно долго, чтобы мудро использовать их изобретения, те же слова я хотел бы сказать и о современных Тотах и Прометеях, которые сегодня создают компьютеры и программы, несущие в себе начала машинного разума. Ибо следующие структурные изменения человеческого разума произойдут, скорее всего, на пути сотрудничества между разумными людьми и разумными машинами.